МИГЕЛЬ АНХЕЛЬ АСТУРИАС (Гватемала).

ЛЕГЕНДА О ТАТУАНЕ

Рыщет по темницам Татуана...

Мастер Миндаль с розовою бородою - один из жрецов, которых белые люди сочли золотыми, так пышны были их одежды, знает тайну лечебных трав, язык обсидиана и грамоту звезд.
Он - дерево, ходячее дерево, выросшее в лесу, где никто его не сажал, а семя принесли духи. Он считает по лунам длинные годы о четырех сотнях дней, и лун он видел много, как все деревья, ведь они покинули старый Край Изобилия.
Когда пришло полнолунье и настал месяц, который зовется месяцем филина-рыболова, мастер Миндаль роздал душу дорогам. Четыре дороги вели в четыре конца неба. Черный конец - вещая тропа. Зеленый конец - весенний дождь. Красный конец - безумье тропиков. Белый конец - обещанье новых земель. Четыре дороги.
- Дорога, дорожка! - сказал Белой дороге Белый голубь, но та не услышала. Он хотел кусочек души, чтоб избавиться от дурных снов: и дети, и голуби мучаются снами.
- Дорога, дорожка! - сказало Красной дороге Красное сердце, но та не услышала. Оно хотело сбить ее с толку, чтоб она забыла про душу. Сердца, как и воды, не возвращают ничего.
- Дорога, дорожка! - сказала Зеленой дороге Зеленая беседка, но та не услышала. Она хотела заплатить хоть часть долгов - отдать чужую душу вместо листвы и тени.
Сколько месяцев шли дороги, сколько месяцев?
Самая быстрая, Черная, с которой никто не говорил в пути, заглянула в город, пересекла площадь и, отдыхая в торговом квартале, отдала душу мастера продавцу бесценных сокровищ.
Был час белых кошек. Они бродили от стены к стене, пышно цвели розы, и облака, словно белье, сохли на веревках неба.
Мастер узнал о том, что сделала дорога, искупался при луне в розовом, как миндаль, источнике, сбросил кору, снова стал человеком и пошел в город.
На склоне дня, под вечер, когда возвращается стадо, он пришел в долину и заговорил с пастухами, но они отвечали скупо, дивясь зеленым одеждам и розовой бороде.
В городе он пошел на запад. Люди толпились у фонтанов, и нежно звенела вода, наполняя кувшины. По следу теней он добрался до торгового квартала и увидел частицу своей души в стеклянном ларце с золотым замком.
Немедля он подошел к торговцу, курившему в углу, и предложил ему сто арроб' жемчуга.
Торговец усмехнулся. Какой жемчуг? Его сокровища бесценны.
Мастер знал, что торговцы торгуются, и предложил ему озеро изумрудов, крупных, как зерна маиса.
Торговец усмехнулся. Какое озеро? Его сокровища бесценны.
Мастер предлагал амулеты, глаз оленя, способный добыть воду, и перья, усмиряющие бурю, и марихуану...
Торговец не сдавался.
Мастер предложил столько драгоценных камней, что из них можно выстроить дворец посреди изумрудного озера.
Торговец не сдался. Его сокровища бесценны, и зачем толковать попусту, когда он выменяет душу на самую прекрасную рабыню.
Все было тщетно, и ничем на свете не мог мастер выкупить частицу своей души. У торговцев нет сердца.
Волоконце дыма отделяло сон от яви, белых кошек - от черных, мастера - от торговца. Выходя, мастер отряхнул с ног прах лавки. Прах опасен.
Прошел, как говорит преданье, год о четырех сотнях дней. Возвращаясь из дальних стран, ехал через горы торговец с прекрасной рабыней, птицей-цветком, обращавшей в гиацинты капли меда, и свитой верных слуг.
- Ты и не знаешь,- говорил он рабыне, придерживая коня,- ты и не знаешь, как будешь жить в столице! Домом твоим станет дворец, все мои слуги будут служить тебе, и сам - я последний из слуг! Там,- продолжал он вполоборота к солнцу,- там все твое. Ты - сокровище, а я - продавец бесценных сокровищ. Ты стоишь той частицы души, которую я не выменял на целое озеро изумрудов. Лежа в гамаке, мы будем смотреть, как встает и садится солнце, и слушать в сладком безделье сказки старой ведьмы, которая знает мою судьбу. Судьба эта, если ей верить, в руке великана. Если ты попросишь, узнаешь и свою.
Рабыня смотрела по сторонам и видела, как все цвета переходят в синий и тают вдали. Деревья по обочинам дороги ткали узор, похожий на тот, что украшает рубашки индейских женщин. Птицы летели как бы во сне, без крыльев, а внизу, в молчанье камня, звери пыхтели по-человечьи, взбираясь в гору.
Рабыня была обнаженной. По груди ее струился и падал к ногам черный жгут волос. Торговец был весь в золоте, а на плечах его лежал плащ из козьей шерсти. Его знобило от немочи и любви. Тридцать всадников свиты казались ему тенями сна.
Вдруг несколько капель упало на дорогу, и где-то внизу послышались крики пастухов, сзывающих скот. Всадники пришпорили коней, чтоб скорей добраться до укрытья, но тщетно: ветер рванул тучи, пригибая леса к самой
долине, все покрылось влажным плащом тумана, и сверкнули первые молнии, словно безумный фотограф вздумал снять бурю.
Кони неслись, порвав узду, паря над землей, распластав гриву по ветру и прижав уши. Один из них выбросил торговца из седла, и тот отлетел к дереву, только что расщепленному молнией. Словно рука, хватающая камень, дерево схватило его и кинуло в бездну.
В эту самую пору заблудившийся в городе мастер бродил, как безумный, по улицам, пугая детей, подбирая мусор, и заговаривал с ослами, волами и бездомными собаками, потому что у них, как у людей, печальные глаза.
- Сколько месяцев шли дороги? - говорил он у всех дверей, но ему не
отвечали и запирали двери, дивясь зеленым одеждам и розовой бороде.
Шло время, он спрашивал всех и вот добрался до дома, где прежде жил торговец, и спросил у рабыни, которая одна пережила бурю:
- Сколько месяцев шли дороги?
Солнце, высунувшее голову из белой рубахи утра, очертило в проеме двери серебром и золотом спину мастера и смуглое лицо рабыни - той, что была частицей души, не отданной за изумруды.
- Сколько месяцев шли дороги?
Ответ скорчился у губ рабыни, стал твердым, как ее зубы. Мастер молчал, упорно, как вещий камень. Наступило полнолунье филина-рыболова. Рабыня и мастер омыли друг друга взглядом, как двое влюбленных, претерпевших долгую разлуку.
Шум спугнул их. Именем бога и короля их схватили как бесноватую и чародея и в сверканье крестов и шпаг повели в темницу, мастера в зеленых одеждах и рабыню, чье крепкое тело отливало бронзой.
Через семь месяцев их присудили к сожженью. Накануне казни он приблизился к ней, нацарапал на ее руке маленький кораблик и сказал:
- Татуированная Татуана, ты сможешь всегда, как сейчас, бежать от злой
смерти. Я хочу, чтобы ты была свободной, как моя мысль. Нарисуй этот кораблик на стене, на полу, где захочешь, закрой глаза, взойди на него и спасайся.
Спасайся, ибо мысль моя крепче глиняного колосса.
Мысль моя слаще меда из цветов сукинай.
Мысль моя - та, что может обернуться невидимкой.
Ни минуты не медля, Татуана повиновалась: нарисовала кораблик, взошла на него, он отплыл, спасая ее от смерти и неволи.
А на другой день тюремщики нашли в темнице сухое дерево, с которого еще не облетели розовые цветочки.