Путешествие в Шамбалу.
Путешествие в Шамбалу.
- Он - алкоголик, -поясняет Рик.
- Еще более жестока она с наркоманами. И совершенно уже безжалостна к одолеваемым депрессиями инджи.
Как раз для такого и подходит очередь сразу после непальца-алкоголика, хотя Лхамо опять машет мне, явно приглашая, а я только трясу головой. Перед нею усаживается бледный блондин лет девятнадцати с длинными волосами и ангельскими глазами и многозначительно заявляет:
- Нервы.
- Ах, нервы?! - коварно хихикает Дордже Юндронма и вдруг принимается охаживать нервного красавца всем, что под руку попадется, повторяя мантры певучим, очень низким голосом. На миг тот даже теряет сознание.
- Приди в себя! - приказывает Лхамо. - Тебе трудно даются науки?! Ведь так?!
- Неважно, - лопочет блондин, - я в детстве...
Он не успевает закончить, так как женщина-оракул, набрав полный рот воды, уже брызжет на перекошенное от ужаса ангельское личико.
- Ты лентяй, самый обычный лентяй, - вопит Лхамо, - да, ты в детстве упал и ударился головой, но это не причина для раскисания! Все! Ступай!
Тогда Лхамо машет мне в третий раз.
- Ну, теперь уже иди, - говорит Рик, - может, она даст тебе какой-нибудь полезный совет. Марина из Питера, которой я уже рассказала о невеселых предсказаниях Друбгьюда, тоже подталкивает меня сзади. Меня зовут Пала и Тсеринг. А Лхамо готова накричать на меня:
- Иди сюда, не выкручивайся, сама ведь знаешь, что нужно!
Нужно. Пробираюсь меж плотно сидящими на полу людьми, ступая на цыпочках, и опускаясь на колени перед богиней Дордже Юндронмой. У меня даже сомнений не возникает, что существо, находящееся передо мной, не простая женщина-тибетка, даже не шаманка или оракул, а божество, вихрем носящееся по горам Тибета. Дакини. Она спрашивает имя, и я называю свое тибетское, которое так нравится Пале, что он меня даже обнимает. Несколько труднее объяснить, откуда я прибыла. Рик что шепчет по-тибетски об очень-очень маленькой стране, вырвавшейся из объятий России.
- Лиетува, - повторяет дакини и очень нежно сжимает мое запястье.
В поисках какой-то информации ощупывает кончики пальцев и после этого произносит:
- Плохо.
Все слышат это, и вдруг в комнате устанавливается мертвая тишина.
- Плохо! Плохо! Плохо!!! - выкрикивает Дордже Юндронма.
- Ты больна и не лечишься.
Пугаюсь, но ровным образам настолько, как будто меня приковывают к позорному столбу. Чувствую себя провинившейся, поэтому кидаюсь оправдываться:
- Я уже почти год странствую по Гималаям... у меня не было возможности. По возвращении домой я так занята, что не успеваю...
Лхамо, все еще нащупывая пульс, качает головой с таким скорбным выражением лица, словно она моя мать. Теперь я начинаю чувствовать себя больной и, склонившись к самому уху женщины-оракула тихонько-тихонько, так, чтобы никто не услышал, спрашиваю:
- Это рак?
А она, довольно резко оттолкнув меня от себя, во весь голос кричит:
- Да, у тебя рак! И ты не лечишься! Почему?!
Внезапно настигает мысль о всех этих инджи, сидящих у меня за спиной, и я чувствую, что испортила им день. Взглядываю на Рика, но он отвернулся и закрыл лицо руками. Только Марина подползает на коленях ко мне и крепко обнимает, точно у меня уже началась агония. Словно доверяя величайшую тайну, произношу шепотом: - Я что-то предчувствовала, но все время считала, что тогда уж лучше умереть в Гималаях!
Лхамо, швыряя мне в лицо острое, словно наточенное, зерно, кричит:
- Ерунда! Глупости! Ты обязана лечиться! Ты должна жить! Ты такая красивая женщина!
("Ньиндже" - означает "красивая". Лхамо этот ласково звучащий комплимент говорит всем). Женщина-оракул подает мне знак расстегнуть одежду. Пала обхватывает меня за плечи. Тсеринг- за руки, Марина гладит голову, и вдруг Лхамо зубами вгрызается в мое тело. Она кусает еще и еще, и всякий раз в серебряную мисочку выплевывает по кровавому комку величиной с орех. Поначалу я даже не чувствую боли, только какое-то тупое нытье, словно под действием наркоза. Самое странное, что не выступает ни капли крови и не открывается ни малейшая ранка. Лишь Пала заботливо вытирает проступившую в месте укуса странную, похожую на кофе жидкость. Дордже Юндронма велит повернуться к ней спиной и что-то бормочет, разминая и тиская позвоночник, впервые радуясь, что обнаружила несколько предвещающих удачу родинок. Я слышу, как взяв металлический инструмент, она сосет, однако трубочка не касается моей спины, хотя чувствую, как из позвоночника вытекает что-то прохладное, скорее напоминающее воздух, нежели жидкость. Но рот Лхамо полон той самой коричневой густой массой. Все, поначалу наблюдавшие за мной, как за новой, поднявшейся на сцену актрисой, теперь застыли, потупив глаза и уперев взгляд в пол. Я жажду только одного, чтобы это скорее закончилось. Вот шаманка уже берет свой магический бубен, исполняет несколько мантр, сыплет зерно, считает, тяжело вздыхает и снова говорит:
- Плохо...плохо...ты обязана лечиться. Ты обязана прийти ко мне и завтра, и послезавтра, и в воскресенье на обряд огня".
Уползаю на свою место и словно обмираю. Прихожу в себя лишь тогда, когда у Лхамо уже заканчивается транс. Она поворачивается лицом к алтарю и поет, позванивая в колокольчик. Потом начинает задыхаться, стенать, охать и кланяться, касаясь лбом земли. Она сбрасывает корону и прочие божественные одеяния. Ничком падает на матрац, извивается, словно охваченная агонией, мучимая спазмами и конвульсиями. После таких вот истязаний Дордже Юндронма покидает тело женщины-оракула. Тибетцы и непальцы тотчас уходят, зато окаменевшие, потрясенные инджи остаются по-прежнему сидеть. Лхамо какое-то время лежит, как неживая, йотом начинает шевелиться, потягивается. Медленно-медленно опускается на колени. Молится. Поворачивается к нам и оглядывает всех живыми черными глазами. Улыбается. И почему-то извиняется: - Sorry… sorry … sorry…, - повторяет она.
Рик мне шепчет: - Так она пытается объяснить, что не является тем же самым существом, каким бывает в трансе.
Вдруг разражается плачем Марина, колючая, ироничная, закаленная жизнью, да к тому же еще и несравненная йогини, закручивающаяся в самые невероятные асаны, нарисованные в учебниках по "Хатхе-йоге".
- Я хочу лечить так, как она, я хочу, я хочу..., - захлебывается рыданиями сорокапятилетняя женщина, точно маленькая девочка, - мне было семнадцать, когда умерла мама, и тогда я поклялась лечить людей. Я выучусь лечить так, как она...
Пала приносит своей уставшей жене зубную щетку, пасту, мисочку с горячей водой. Она умывается, все еще оглядывая нас и улыбаясь, спрашивает на ломаном английском языке:
- Все хорошо? Плохо? Много проблем? Много болезней? Много боли?.. Я ничего не помню... Простите... Я очень-очень извиняюсь...
Красавица Тсеринг опять угощает нас чаем.
- Для меня весь мир перевернулся..., - плачет Марина.
Для меня - тоже. Но я бы хотела про это забыть. Забыть, забыть, забыть.
Когда выхожу на освещенную солнцем, шумную, заполненную нескончаемыми потоками людей в разноцветных одеждах улицу Катманду, у меня начинает кружиться голова. Рик без остановки извиняется и лопочет, что чувствует себя виноватым из-за того, что произошло. А разве что-то произошло? Марина с опухшим от слез лицом, уверяет, что все будет хорошо. Что будет хорошо? Лишь взгляд всевидящих глаз Будханатха возвращает меня в привычную колею, поскольку понимаю вдруг, что как бы ни были велики моя боль или испуг, они ничто по сравнению с Вечностью. Тут я окончательно успокаиваюсь и снова часами наблюдаю за бурлящей на пустоши жизнью или смотрю в небо, где медленно, почти не двигая крыльями, кружит большой, одинокий, потрясающей красоты орел.
Как и было велено, начинаю посещать Лхамо ежедневно. Теперь она усаживает меня перед собой первой, а, немного отойдя от все более болезненных процедур и гаданий "Мо", которые как и раньше не обещают ничего хорошего, наблюдаю за тем, как Лхамо лечит больных. Напрасно пытаюсь объяснить то, что необъяснимо, постичь то, что непостижимо, разгадать то, что невозможно разгадать.
Лхамо отдает свое тело космическим силам или божеству Дордже Юндронме каждый день, кроме понедельников, когда она позволяет себе немножко передохнуть. За один сеанс она принимает пятнадцать, двадцать, тридцать человек. Тем, кто хочет сохранить тайну и конфиденциальность, приходится либо смириться с осмотром на глазах публики, либо вообще отказаться от услуг женщины-оракула. Лишь венерических больных она принимает отдельно и, поговаривают, подобного рода пациентов она особенно не любит. Дордже Юндронма заставляет Лхамо впадать в транс, забирающий у нее много физических и психических сил даже тогда, когда приходит один-единственный несчастный. Богиня старается помочь всем, хотя если больной безнадежен, она прямо об этом говорит. Как написано в тайной истории этой богини, она сама зачастую лишь устанавливает болезнь и причину недомогания, а лечат другие мистические существа из ее свиты, которые тоже вселяются в Лхамо. Например, кусается и "высасывает" небесная собака по имени Кьитрапала. После нескольких встреч с этим созданием из параллельных миров я с трудом могу передвигаться от боли, а весь мой живот усыпан синяками величиной с кулак. Однако утешаюсь тем, что ни Кьитрапала, ни Дордже Юндронма меня до сих пор не оттолкнули, следовательно, у меня еще есть надежда. Лхамо отказывается лечить болезни крови и АIDS (СПИД). Также ей не всегда удается одолеть особо сильных духов и демонов, вселившихся в людей.
Лхамо сегодия ставит диагноз и называет причину болезни, что отнюдь не всегда приемлемо для ума западного человека. Так пожилому французу, измученному непонятней хворью, у которого другие врачи подозревали даже АIDS, она сказала:
- Это - наги. В тебя вселились, нет, в тебя влюбилась нагиня. Ты бывал в Голландии?
Остолбеневший больной промямлил:
- Да.
Дордже Юндронма затягивает протяжным тонким девичьим голоском:
- Голландия - красивая страна, разве нет? Там много цветов и много воды, и люди там очень привлекательны, так ведь? Такие места по нраву нагам...
Француз в состоянии только пролопотать:
- А вы сами били в Голландии?
Богиня хохочет:
- Нет! Что мне там делать?! В Голландии, мальчик, тебя приглядела нагиня, возможно, она даже предстала в женском обличье, нагини любят красивых парней, но любят своеобразно, они высасывают из них все жизненные силы...
Француз мнется и охает:
- Да у меня жена голландка... Неужели она?
Дордже Юндронма заливается хохотом:
- Глупец, твоя жена не нагиня.
Бросает зерно на бубен, пересчитывает и добавляет:
- В воскресенье приходи на обряд огня.
Иностранцы к Лхамо валом валят, а некоторые, вылечившиеся приносят еще и фотографии близких. То, как женщина-оракул ставит диагноз и лечит на расстоянии, также ошеломляет. В такой момент она берет один конец хата, на который кладет фотографию, а другой протягивает просителю. Лхамо всегда делает комментарии к изображению, хотя, находясь в трансе и закатив вверх глаза, по существу его и не видит.
- Ой, какие очаровательные у тебя дочки... мать уважаемого господина действительно слишком строга... этот мужчина явно несчастлив... своего пса корми естественной пищей...
Да, находятся и такие, кто приносит фотографии своих заболевших четвероногих друзей. Лхамо звенит в колокольчик и начинает высасывать из отсутствующих пациентов ту же коричневую жидкость, плеваться комками и камешками, а хата с того края, за который она держит, окрашивается чем-то, напоминающим зараженную кровь.
За все время я только однажды видела, как Лхамо проиграла. В тот раз перед нею уселась красивая, богато одетая, обвешанная золотыми украшениями непалка лет тридцати пяти. Ее придерживали за оба локтя муж и сын. Бесноватая. Несчастная уже с самого начала обращала на себя внимание тем, что никак не реагировала на окружение, сидела, как в припадке каталепсии, однако едва Лхамо впала в транс, неожиданно оживилась, принялась раскачиваться, непрерывно воя, как гиена. Дордже Юндронма, увидев эту пациентку перед собой, прямо-таки озверела, сорвала с нее все золотые украшения, растрепала аккуратную прическу, стала таскать за волосы, била, хлестала мечом и остро наточенным ножом колола горло, грудь, босые ступни. У женщины-оракула даже лицо опухло и посинело, а бесноватая только жутко выла голосом гиены. То же самое повторилось на другой день, пока наконец бесноватой, увы, как и мне, не остался единственный шанс - огненная пуджа.
По сегодняшним подсчетам, я вижу, что лечение мое у Лхамо длилось всего лишь две недели, хотя казалось, что оно затянулось на месяцы. Жизнь моя обрела невероятно однообразный и четкий ритм, как у любого тяжелого больного. А что я такова и есть, Лхамо напоминала каждый второй день, когда я являлась на ее целебные сеансы. С окончанием транса она не позволяла мне уйти, угощала сытным вкусным обедом, много шутила на ломаном английском языке, рассказывая историю своей жизни, словно и не помнила всех тех мрачных, полчаса назад высказанных приговоров, безжалостно выпавших при гадании "Мо" роковых предсказаний. Потом я возвращалась в свою комнату, закрывалась от всего мира и рисовала. Нет, уже не смерть. Скорее какое-то неуловимое неотвратимое превращение, в водоворот которого я попала. Вечерами я отправлялась к ступе Будханатха и почти до изнурения ходила и ходила кругами под звездным небом вокруг нее, прося о чуде. Еженощно прощаясь со ступой, я подолгу глядела в глаза космического Будды, выполняющего любое желание и обещающего все: рождение, жизнь, смерть.
Теперь я как никогда спокойна, а если и плачу, то лишь из благодарности, даже от какого-то младенческого восхищения, потому что ощущаю себя отдавшейся неизмеримой, беспредельной силе. Потому что мне кажется, будто меня хранит и лечит не только богиня Дордже Юндронма, которую я так люблю представлять на белом коне летящей по залитым лунным светом серебристым горам, но и сам Тибет. Не физический, ныне уже исчезающий со всех карт мира, а метафизический Тибет, который был, есть и будет. Поэтому, когда Рик находит для меня нового врача - японку, специалиста по рейки, шаманку тамангов, инджи с какими-то гомеопатическими панацеями, учившуюся в Шаолине - я категорически отказываюсь идти к ней. Твержу, что меня спасет только Тибет. Только Дордже Юндронма и Тибет.
Наступает день огненной пуджи. На этот обряд каждый обязан принести фрукты девяти видов, цветы девяти сортов и по кусочку продуктов, съеденных в тот день. Лхамо посреди своей "операционной" ставит чугунную миску с тщательно уложенной кучкой дров. Это - жертвенник. Вокруг него кругами, квадратами, треугольниками и другими магическими фигурами расставлены в маленьких серебряных блюдцах разные подношения: рис, ячмень, чечевица, фасоль, кунжут, горох, корица, камфара, масло, йогурт и т.п. В большой миске высится гора сырого мяса. В другую вместительную посуду пришедшие люди кладут цветы, фрукты и остатки пищи. Потом, как и во время обряда чод в Шугсепа, каждому раздают по комочку теста, который следует приложить ко всем своим болячкам, представляя себе "ответственные" за недомогания чакры, как будто впитывают болезни. Все это закатывается в округлый комок и скрепляется печатями с помощью больших пальцев обеих рук, окрашенных черной сажей. А в это время Лхамо, оборвав головки самых красивых цветов, украшает алтарь.
Нас рассаживают вокруг жертвенника, Пала всех опоясывает веревочкой, свитой из ниток пяти цветов. Так создается мандала огненной пуджи. Находящиеся внутри ее могут чувствовать себя спокойна и безопасно, однако те, кто оказался по ту сторону магического круга, рискует впитать в себя черные, отрицательные, опасные энергии, именно эти энергии во время ритуала будут изгоняться из больных и бесноватых. Поэтому на огненную пуджу не допускаются никакие любопытствующие зрители, и так уже в достаточно большом количестве собирающиеся на другие обряды женщины-оракула.
Транс начинается внезапно и весьма интенсивно. На сей раз Дордже Юндронма в одеянии золотистого цвета и в желтой короне выглядит особенно угрожающе. Она так колотит свою первую жертву, седоголового профессора из Лос-Анжелеса, жалующегося не нехватку радостей жизни и энергии, что другие участники ритуала, настигнутые "медвежьей болезнью", принимаются один за другим бегать в уборную, хотя женщина-оракул кричит, что непозволительно разрушать магический круг мандалы. С каждым несчастным Лхамо ведет себя по-разному: кому плюет в лицо, так как слюна богини обладает магической силой, кого колет раскаленным на огне кинжалом, кого лупит по голове главным символом Дордже Юндронмы - стрелой долголетия с лентами пяти цветов или по-матерински поглаживает искусанное небесным псом Кьитрапалой, усеянное синяками тело. На этот раз и ее магический бубен, кажется, настроен по-доброму, поскольку всем предсказывает только светлое будущее. Всем, за исключением бесноватой, которая после того, как ее безжалостно поколотили, лишь повыла голосом гиены, и, очевидно, меня.
Внезапно я испытываю панический страх, ибо начинает казаться, что именно здесь и теперь решится моя судьба, поэтому все отодвигаю тот миг смертельного приговора и к Лхамо подхожу последней. Она невероятно долго щупает мой пульс, хотя этого сегодня не делала никому другому, даже бесноватой, погрев руки над огнем, она снова что-то ищет в моем теле. И меня не бьет, только гладит. Лежачего ведь не бьют, верно? Она берет бубен. Бросает зерно. Считает. Очень близко придвинувшись ко мне, тихонько шепчет, чтобы никто не слышал: - Мне кажется, что все хорошо. Ты здорова. Ты счастливица. Ты избранная.
Я всхлипываю, а она меня обнимает и прижимает к себе. Коронованная богиня. Дордже Юндронма. Вечный Тибет, который был, есть и будет. Так какое-то время мы и сидим, обнявшись, освещенные священным огнем в центре магической мандалы.
Когда я возвращаюсь на свое место, все под влиянием внезапного импульса берутся за руки, как бы сроднившись. Дордже Юндронма, побросав в огонь все подношения - при этом пламя взметнулось вверх, точно вздыбившись - выходит из своего потустороннего состояния. Лхамо выглядит как никогда уставшей, но собравшиеся здесь по чьей-то воле из разных уголков земли люди все еще не хотят расходиться. Наконец все поднимаются и вроде готовы идти, тут Пала каждому вручает по таинственному мешочку. Туда он укладывает мясо, которое во время обряда в основном и впитало в себя черные силы, и другие приношения, не преданные огню, ими можно откупиться теперь от злых духов, нагов и кармических кредиторов. Пала предупреждает, что это очень опасная ноша, и с нею надо себя вести, как с бомбой с часовым механизмом. Магический ритуал будет завершен лишь тогда, когда содержание мешочка - болезни, отчаяние, отрицательную энергию, плохую карму - мы выбросим на перекрестке, трижды сплюнув через левое плечо и, никоим образом не оборачиваясь, зашагаем прочь. - Попросите таксиста остановиться на перекрестке и спокойно выполните все, что положено, - говорит Пала расстроенному чем-то профессору из Лос-Анджелеса.
-Для непальцев это вовсе не покажется странным.
Слегка очумев, выходим на улицу в ночную тишь и запахом мяса, на которое налажено заклятие, распугиваем всех окрестных собак Будханатха, вызывая их яростный лай. Послушно выполняю, что велено. По пути в гостиницу еще успеваю побеседовать со ступой Будханатха и по ее глазам вижу, что ни себе, ни другим не нужно объяснять того, что только что произошло.
Юрга Иванаускайте, 1998
Перевод c литовского Наталии Воробьевой