ВЕРОУЧЕНИЕ ЛЮБВИ

ВЕРОУЧЕНИЕ ЛЮБВИ

ВЕРОУЧЕНИЕ ЛЮБВИ
К дверям возлюбленного подошел человек и постучал.
Его спросили: "Кто там?" Он ответил: "Это я".
Ему сказали: "Здесь нет места для Меня и Тебя".
Дверь осталась запертой.
После года уединения и лишений этот человек вернулся и постучал снова.
Его спросили: "Кто там?" Человек сказал: "Это Ты".
Дверь открылась перед ним.
(Джалалуддин Руми)

Суфизм часто называли верой любви. Для всех суфиев, независимо от внешних проявлений их школ, эта тема была объектом пристального внимания. Аналогия человеческой любви как отражения реальной истины, которую часто использовали суфийские поэты, столь же часто истолковывалась буквально людьми, не имевшими отношения к суфизму. Когда Руми говорит: "Где бы ты ни был и в каком бы состоянии ни находился, всегда старайся быть влюбленным", его слова не следует считать указанием на то, что любовь является конечной целью или что человеческая любовь представляет собой вершину потенциальных возможностей сущности человека.
Искажение суфийского идеала любви на Западе происходит в результате утраты понимания значений групп слов, использовавшихся суфийскими учителями для того, чтобы показать, что их представления о любви не имели ничего общего с идиллическими фантазиями. Вера любви, распространявшаяся из Испании и южной Франции в Западную Европу, переходила не только через государственные, но и через языковые границы. Это приводило к тому, что утрачивалось ее первоначальное содержание, а вместе с ним и многие ее важнейшие характерные особенности. Для того, чтобы снова показать западному читателю всеобъемлющий характер этой суфийской специализации, мы должны рассмотреть деятельность трубадуров.
Как отмечали историки, одно из направлений любовной поэзии, возникшей в Испании, представители которого воспевали женщину, очень скоро было сведено церковью к идеализации девы Марии. Этот процесс ясно прослеживается в сборнике стихов, заимствованных Альфонсо Мудрым из мусульманских источников. Один из авторитетов по данному вопросу заостряет внимание читателя на этом, рассматривая эти "Cantigas de Santa Maria": "Тема этих стихов - восхваление девы Марии - является логическим продолжением идеализации трубадурами прекрасной дамы, в то время как сами произведения трубадуров... по темам, формам и стилю тесно связаны с арабским идеализмом и арабо-испанской поэзией (Дж. В.Тренд. "Наследие ислама", Оксфорд, 1931,31).
Профессор Хитти и другие целиком и полностью убеждены в арабском происхождении поэзии трубадуров: "Трубадуры... напоминали арабских поэтов не только настроениями и характером, но и своими формами поэзии. Некоторые названия, которые эти провансальские барды давали своим песням, являются дословными переводами арабских названий" (П. Хитти, "История арабов", Нью-Йорк, 1951, стр.600).
Слово "трубадур" не было образовано непосредственно от романского слова, обозначающего "поиск". Они были искателями только в том смысле, что это слово было наиболее приемлемой натурализацией первоначального термина, являвшегося арабским словом и образованного в результате игры слов. Первое из этих слов, использовавшихся суфийскими поэтами, образовано от корня РББ (виола). Как отмечал профессор Николсон, это слово употребляли по отношению к себе Хайам и Руми (Р. А. Николсон, "Избранное из "Дивана Шамса Табризи", стр. XXXVI и далее). Второе является производным от корня ТРБ. Если к корню РББ присоединить еще один звук, то полученное слово - РаББаТ - в буквальном переводе будет означать "дама, госпожа, женский идол".
Как постоянно отмечается в нашей книге, суфийские названия для особых понятий даны с величайшей внимательностью и учетом поэтического соответствия данной ситуации. Следует помнить о том, что вторая часть слова "трубадур" представляет собой просто испанский суффикс, не имеющий никакого отношения к первоначальному смыслу слова.
В словаре можно обнаружить десять основных производных от корней РББ и ТРБ, которые могут служить описанием деятельности группы людей:
1-ТараБаБ = делать благоуханным, воспитывать ребенка.
2.РаББа = собирать, управлять людьми, иметь авторитет.
3. ТаРаББаБ = претендовать на главенство,
4. РаББ = Господь, Бог, Мастер.
5. РаББаТ = дама, госпожа, женский идол.
6. РиБаБ = соглашение, друзья, десятина.
7. МаРаБ = сборщик, жилище, место для собраний.
8. МаРаББаБ == консервы, сладости.
9. МуТриБ = музыкант, последователь суфийского учения, учитель, руководитель (проф. Э. Палмер, "Восточный мистицизм", стр. 80).
10. РаБаБ = виола, эпитет суфийского певца, использовавшийся Руми, Хайамом и другими.
Следовательно, с точки зрения суфийского употребления этих слов, мы имеем дело не с направлением арабской поэзии, а с усилиями группы с учителем, причем тема любви представляла часть этих усилий. Идеализация женщины или игра на виоле представляет собой незначительную, но тем не менее составную часть этой деятельности.
Учения суфийских школ включают в себя все элементы, связанные с особым термином "трубадур". Суфии встречаются в определенных местах для собраний. Некоторые из них живут в монастырях (РаБАТ), упоминание о которых до сих пор сохраняется в названиях таких испанских местностей, как Аррабида, Рабида, Рапита и Ребеда. Они называют себя "влюбленными" и "мастерами" (другие называют их также). Несмотря на то, что они мастера, они являются одновременно, как они сами часто подчеркивают, "рабами любви". Они играют на виоле и пользуются особым паролем, в состав которого входят два аллитерирующих слова ("сладости" и "возлюбленный"), для того чтобы подчеркнуть или напомнить, что название группы имеет несколько различных, но взаимосвязанных значений. Эту фразу можно приблизительно перевести как "быть дорогим" (РБ) или "не обращать внимания на вранье" (РБ). Они говорят о божественном, как о женщине, идоле, госпоже. Испанец Ибн-аль-Араби ("величайший мастер" суфиев) так часто использовал эти образы, что был обвинен в богохульстве.
Трубадуры представляют собой ответвление одного из суфийских направлений, деятельность которого первоначально была связана с его названием, которое и осталось за ними после того, как многие другие стороны их деятельности были забыты. Арабы завоевали Испанию в начале VIII в., а суфийские школы начали бурно распространяться там в IX в. Первые произведения провансальских поэтов датируются концом XII столетия. Несмотря на то, что суфийские влияния в деятельности трубадуров ощущаются уже довольно слабо, связь между настроем их произведений и подлинными суфийскими материалами была замечена даже теми, кто не обладал специальными знаниями об их внутренней взаимосвязи. Эмерсон сравнивает великого суфийского певца любви Хафиза с трубадурами, считая, что в своем творчестве они сумели выразить истинную суть поэзии: "Почитайте Хафиза и трубадуров: все гении считали эти произведения основой и наилучшим средством против пустословия и поэтической фальши".
В "Белой богине" Роберт Грейвс отмечал, что за поверхностным содержанием поэзии трубадуров кроется нечто более глубокое. Работая над книгой в тот период, когда он еще совершенно не был знаком с суфизмом, Грейвс понял, что на поэзию трубадуров оказал влияние некий фактор, изменивший ее первоначальный смысл и направление:
"Воображение играло незначительную роль в развитии греческих, латинских и палестинских мифов, а также мифов кельтов до тех пор, пока норманно-французские трубадуры не превратили их в несерьезные рыцарские романсы. Все они представляют собой описание религиозных обрядов и событий, вполне достоверных с исторической точки зрения, если понимать их язык и сделать скидку на ошибки при переписке, непонятные места или полностью устаревшие ритуалы и сознательные изменения, вносившиеся по моральным и политическим соображениям" (Издательство "Фабер и Фабер", Лондон, 1961, стр. 13).
Для того, чтобы сориентироваться и почувствовать атмосферу тех дней, когда суфийские идеи через поэзию и музыку оказывали непосредственное влияние на формирование западной мысли, не утратившей своей актуальности и до сих пор, мы можем обратиться к книге французского специалиста по истории средневековья Мишле (Жюль Мишле. "Культ сатаны и колдовство", перевод А.Р-.Аллинсона, Лондон, 1960, стр. 71 - 73).
Он пишет: "Несмотря на упадок военной мощи мусульман, мрак схоластического христианства сменяется светом и теплом мусульманского уклада жизни". Картина, которую он рисует, ясно показывает, влияние именно суфийских, а не "арабских" идей. Может сложиться впечатление, что этот отрывок составлен с особой целью. Само существование этого отрывка свидетельствует о том, что Мишле интуитивно ощущал влияние некоего фундаментального процесса, подобно тому, как поэты Эмерсон и Грейвс почувствовали суфийский импульс в поэзии Хафиза и трубадуров.
Мишле сообщает нам, например, что Данте и Св. Фома Аквинский относились к Сатане одним из двух способов - либо чисто по-христиански, "гротескно и грубо, считая, что он остался таким же, как в первые дни, когда Иисус мог заставить его войти в стадо свиней", либо по-иному (по-суфийски), когда они видели дьявола в "искусном резонере, схоласте-теологе или пустослове-юристе".
Мишле подчеркивает также, что под влиянием Ислама Запад по-новому стал относиться к таким вещам, как любовь, материнство, искусство, цвет, талант. Такое же отношение характерно для идей и деятельности суфиев, а не фанатичных схоластов мусульманской Испании, которые в 1106 - 1143гг. публично сжигали книги одного из величайших суфиев Газали:
"Из Азии, которую эти люди считали уничтоженною, поднимается новая заря. Ее сияние ни с чем не сравнимо, ее лучи проникают очень далеко, разгоняя густой туман Запада. Этот мир природы и искусства грубое невежество называло проклятым, но сейчас этот мир начал побеждать своих завоевателей в мирной войне, где оружием его была любовь и материнское обаяние. Никто не может устоять перед его чарами, все околдованы, ни у кого не осталось ничего такого, что можно было бы считать чисто европейским. Восток засыпает нас своими богатствами: ткани и шали, мягчайшие ковры, тонкие расцветки изделий ткачей, специи и блистающая сталь дамасских клинков убеждают нас в нашем собственном варварстве... Найдется хоть один здравомыслящий человек там, где здравый смысл столь редок, достаточно твердый, чтобы воспринимать все без головокружения и возбуждения... Найдется ли один ум, еще не до конца окаменевший и кристаллизовавшийся под влиянием бесплодных догм Фомы Аквинского и все еще свободный настолько, чтобы воспринимать жизнь и живительную силу жизни? Три кудесника (Альберт Великий, Роджэр Бэкон и Арнольд из Виллановы берут на себя трудную задачу и с помощью внутренней силы разума прокладывают себе путь к источнику естества, но обладая смелостью и бесстрашием, их гений не имеет и не может иметь приспособляемости и силы народного духа".
Частично дорога влиянию суфизма была закрыта. Запад перенял у Востока роскошь, любовную поэзию и привычку наслаждения жизнью. Однако некоторые элементы, необходимые для целого, но совершенно немыслимые без живых суфиев, остались почти полностью неизвестными. Образ суфийского Руководителя, представленный на Западе в искаженном виде некой таинственной, близкой к оккультизму фигуры, сохранился в некоторых неожиданных областях. Большинство людей слышало о нем, но никогда не встречало.
Прошли века, и, обращаясь к прошлому в поисках истоков любовного культа, у которого появилось собственное наследие на Западе, не кто иной, как великий ученый проф. Николсон, сам написал суфийские стихи:
"Любовь и только любовь может убить то, что лишь кажется мертвым - Затаившуюся змею страсти. Только любовь. Слезы ее молитв и ее пылающий огонь. Откроет знание, которое никогда не изучали в школах".
(Р. А. Николсон. "Руми: поэт и мистик", Лондон, 1956). Жизненная сила внутренней суфийской темы этой поэзии была столь велика, что послужила основой многих более поздних литературных произведений Запада. Вот что пишет по этому поводу один из авторов: "Без провансальских певцов и трубадуров в нашей современной музыке было бы очень мало ценного. Правда, и без них у нас были бы погребальные и народные песни, но и поэзия и музыка утратили бы, вероятно, странное и настойчивое стремление к чему-то еще, что ожидает нас и что мы, как человеческие существа, должны совершенствовать в себе" (Дж. Батлер. "Руководители странного культа любви", Бристоль, 1910, стр.17).
Каким бы ослабленным не было суфийское воздействие, его все же следует считать основным компонентом современной жизни. Это еще не значит, что сегодня люди понимают его цели, ибо традиция в том виде, в котором она известна Западу, во всех случаях неизбежно является несовершенной. Проф. Филипп Хитти, величайший авторитет по истории арабов, считает, что деятельность провансальцев и трубадуров положила начало новой цивилизации Запада:
"На юге Франции первые провансальские поэты начали активную деятельность в конце XI в., выразив свою бьющую через край любовь в богатстве фантастических образов. Трубадуры (ТаРаБ - музыка, песня), громко заявившие о себе в XII в., подражали своим современникам с юга, певцам, которых называли "заджаль". Как и в арабском мире, на юго-западе Европы внезапно возникает культ дамы. Самый замечательный памятник ранней европейской литературы "Песнь о Роланде", созданный до 1080 г., отмечает собой возникновение новой западноевропейской цивилизации, подобно тому, как поэмы Гомера отмечают собой начало исторического этапа развития Греции. Своим возникновением "Песнь о Роланде" была обязана военным контактам с мусульманской Испанией" (Ф. К. Хитти, "История арабов", 1951, стр. 562).
Связь между любовью и поэзией, между поэтом и музыкантом, а также между всеми этими вещами и магами в широком смысле этого слова характерна для суфизма и для той западной традиции, с которой он, несомненно, поддерживал связь и на которую оказывал влияние. Это можно сравнить со слиянием двух направлений одного и того же древнего учения на уровне, не имеющем ничего общего с холодным рациональным интеллектом. Однако целью поэта - влюбленного мага в суфизме является не только растворение в сиянии истины, которую он постигает. Истина преображает его, и в результате этого он приобретает социальную функцию - указать людям то направление, в котором они нуждаются, чтобы достичь завершенности. В этом и заключается роль опыта "тайного сада", вслед за обретением которого приходит понимание миссии поэта. В комментарии к прекрасной поэме Шабистари "Тайный сад" Флоренсу Ледереру удалось очень точно выразить эту мысль: "Но человек не должен успокаиваться, достигнув слияния с божеством. Ему необходимо вернуться в этот мир нереальности, не забывая во время этого путешествия вниз об обычных законах и представлениях человека" (Ф. Ледерер. "Тайный сад", Лондон, 1920).
Подобно старым магам - поэтам Запада, Анвари подчеркивает, что поэт и влюбленный сливаются друг с другом:
"Если быть знакомым значит быть поэтом, то я поэт, Если быть поэтом значит быть магом, то я маг, Если быть магом значит считаться злым,
я согласен на это,
Если люди этого мира ненавидят злых, я доволен этим. Чаше всего те, кого ненавидят люди,
любят истинную реальность. Я утверждаю, что я Влюбленный!"
Один из суфийских поэтов XVII в. в произведении "Ключ афганцев" пишет:
"Стрела нуждается в стрелке, а поэзия в маге. Он должен всегда помнить о равновесии, отказываясь от слишком короткого и слишком длинного. Истина, восседающая на черном коне и скрытая аллегориями, является его госпожой. Поэт украсит ее пальцы разноцветными драгоценными камнями, окутает ее благоуханным шафраном метафор. Похожие друг на друга звуки зазвенят, как колокольчики, а на груди ее будет храниться тайна скрытого ритма. В соединении с тайнами скрытого смысла (скрывающими все глазами) они делают ее тело совершенством тайны" (перевод Т. К. Плоудена).
Что же именно было утеряно при передаче с Востока на Запад темы любви? Прежде всего знание более глубокого значения любви и точек его соприкосновения с другими элементами жизни, которое можно было передать только в процессе непосредственного общения. С точки зрения человека, установившего связь с источником жизни, те, кто попросту приравнивает любовь к божественному, являются варварами. Во-вторых, исчезла сложность, скрытая глубина произведений, созданных адептами суфизма. Варвар питается тем, что он видит или до чего может дотронуться. Дальтоник все видит белым, серым или черным. Это может соответствовать его желаниям, но суфии считают, что это никоим образом не соответствует его потребностям. Сложность большинства произведений восточного (и не только восточного) искусства нельзя сводить к демонстрации разносторонности или мастерства. Это аналогично бесконечной последовательности значений, которые может содержать в себе одна и та же вещь. Далее, люди, имеющие хоть какое-нибудь представление о суфийском опыте, понимают, что многозначность таких произведений искусства служит для того, чтобы помочь человеку добиться правильного восприятия истинной реальности. Способность к такому восприятию внутренней реальности поможет ему достичь новой ступени развития, которая является целью человек.

Идрис Шах

« Система звука-магия звучания. Мантры. | МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ СМЫСЛ БОЛЕЗНЕЙ И НЕДОМОГАНИЙ: М »